Перейти до основного вмісту

Размышления о заблуждениях сердца

   

Интервью с бывшим киевлянином, известным историком, филологом и переводчиком, проф. Йохананом Петровским-Штерном было задумано еще пару месяцев назад, после получения им звания почетного доктора НаУКМА. Мы собирались поговорить о современном дискурсе украино-еврейских отношений, но… жизнь, как всегда, оказалась сложнее интеллектуальных построений. Поэтому профессор истории Северо-западного университета (Иллинойс, США) откликнулся открытым письмом редактору «Хадашот», которое будет небезынтересно нашим читателям…    

Михаил Гольд, гл. ред.

Дорогой Миша,

Последние две недели я несколько раз порывался ответить на Ваши вопросы и завершить нашу работу над обещанным интервью — и всякий раз внешние обстоятельства мешали мне выполнить обещанное.

То миролюбивые снайперы за один день по ошибке случайно расстреляли 60 безоружных бендеровских головорезов, то меня расплющит межигорским золотым батоном, и я должен себя отдирать от поверхности жизни и лепить заново, то неопознанные зеленые человечки с рязанским акцентом привезут в Крым на новехоньких БТРах увлекательнейший фестиваль русской культуры… Словом, событий много, и от них ком в горле, куда там взвешенно отвечать на поставленные вопросы. Не получается.  Вместо этого — обычное письмо.

Почти на каждой лекции последних недель, что бы я ни преподавал — ранний хасидизм, гендерные аспекты раннемодерных еврейских общин или обстоятельства вокруг Декларации Бальфура, — мне приходилось отвечать на десятки вопросов слушателей и студентов о том, что же на самом деле происходит в Украине. А также объяснять, что происходит, заинтересованной, но полуграмотной американской аудитории — от CBS до Чикагского городского телеканала. И делал я это с ощущением огромной благодарности вопрошающим — за то, что им небезразлично и что они пытаются разобраться в происходящем, критически осмыслить то, что им преподносят масс-медиа. И за то, что, объясняя зрителям/слушателям, что произошло и что произойдет из того, что происходит, я кое-что понял для себя.

А для себя я понял, кроме всего прочего, что мне в высшей степени небезразлично, что происходит в Украине.  С чего бы это? Воспитан я на русской живописи и литературе, украиноненавистнического имперски мыслящего Бродского могу читать наизусть часами. Интеллектуально я если где и состоялся, то в Москве в конце 1980-х – начале 1990-х, а отнюдь не в Киеве. Письму и переводу меня учили Мориц, Трауберг, Малиновская и Дубин, все москвичи и гости столицы; свои лучшие труды я опубликовал в московских издательствах. Не случайно долгие годы я лелеял мечту работать и обустраиваться в Москве, на худой конец — коротать время в сибирской шарашке, в интеллигентной русскоязычной лагерной обстановке. Со многими коллегами-историками в Иерусалиме, Киеве, Москве и Оксфорде общаюсь по-русски, и на самом видном месте на полках у меня стоит Достоевский, Лесков и Платонов, не последние люди на Руси. В списке моих любимых композиторов из пяти пунктов — Шостакович, Прокофьев и Шнитке.  Для афористичного ответа другу или студенту первыми на ум приходят блоковские, маяковские или самойловские строчки, и только потом — латинские выражения и украинские прибаутки. Список можно продолжать бесконечно. Но не в этом соль.

Близкий мне философ однажды обронил: «У меня болит Испания». Вот так и у меня болит Украина. И давно. Наверное, с тех пор, когда я узнал, с каким высокомерным злорадством российские власти запрещали украинский язык в конце XIX века.  Когда я почувствовал на себе снисходительно-презрительное отношение к «мальчику из Киева», которым меня щедро одаривали великодержавные москвичи.  Но прежде всего, когда я, где-то в конце 1970-х, узнал, что есть другая Украина. Которая в Киеве, Харькове и Львове разговаривает на изысканном украинском — остроумном, барочном, «самовитом» и одновременно открытом всем флагам в гости, играючи и без боязни заимствуя из любых языков — от русского до венгерского.  Оказалось, что эта Украина ходит распрямившись, с ощущением национальной гордости малороссов, а не на полусогнутых хохляцких ногах, как однажды точно подметил один мой американский коллега. Я обнаружил, что украинская литература не сводится к стихам «На майдані коло церкви революція іде…» — хотя революция по-прежнему «на месте», как когда-то вратарь киевского «Динамо» Рудаков.

Оказалось, что существуют феноменально одаренные украинские художники, драматурги, писатели и поэты 1920-х, которых, в отличие от недобитков  русского Серебряного века вроде Пастернака и Ахматовой, стерли всех без живого остатка с лица земли в 1930-х. Что украинские националисты 1940-х в большинстве своем были по сути единственной европейской военно-политической группой, самоубийственно противостоявшей сталинскому коммунистическому Гулагу и гитлеровскому новому порядку. 

Что двадцатилетний киевлянин Леонид Киселев (галахический, к слову, еврей), писавший стихи по-русски, вдруг развернулся спиной к империи и лицом к Украине, написал знаменитое «что все на свете только песня на украинском языке» — и до конца своих весьма недолгих дней писал уже только украинские стихи. Понимание Украины как колонии — либо польской, либо российской — пришло много позже, но сомнение в том, что в славянской семье трех братских народов полное благоденствие, возникло довольно рано, и оно исподволь подтачивало мои проимперские симпатии.

Но это все теоретическая лирика. Перейдем к практической физике. Разумеется, я решил «стать евреем», обороняя Белый дом от ГКЧПистов в ночь на какое-то там августа 1991 года. Тем не менее сама возможность безнадзорно учить иврит, работать с еврейскими рукописями, штудировать классические иудейские книги, путешествовать по Украине, открывая для себя предания глубокой еврейской старины на украинских землях, ездить за рубеж семинариться и читать лекции, поднимать с нуля еврейское образование — все эти возможности возникли у меня только с распадом империи и только после провозглашения украинской независимости. Мне есть за что благодарить мои украинские обстоятельства.

Теперь о наболевшем. Мне не стыдно за некоторых моих соотечественников, низменно дрожавших при слове «Майдан», с праведным гневом обвинявших любую украиноязычную тусовку в тайном или явном антисемитском сговоре и ратующих за возврат под спасительное крылышко России. Мне не стыдно за них и не жалко их.  «Тот, кто привел их в движение, на себя приучить их оглядываться не успел», — сказал Бродский про атлантические волны. 

Как и многие наши украинские собратья, эти наши дешевые соотечественники оболванены советской и постсоветской пропагандой. За двадцать лет, прошедших после 1991 года, они так ничего и не поняли.  Не объясняйтесь с ними, не тратьте на них ни времени, ни сил. О таких псалом говорит, что у них есть уши, но они не слышат, есть глаза, но они не видят. Они видели, как безоружные мальчики и девочки всех украинских этносов стояли на Майдане за свою и чужую свободу. Их били дубинками, а они стояли. В них стреляли, а они стояли. О них грязно и подло лгали и продолжают лгать, а они стояли. Если после всего этого читатели скажут, что они там все в Киеве наколото-майданутые, госдепом-проплаченные, оставьте читателей в их заблуждении. С ними не о чем говорить. И дело не в том, что они придерживаются одного мнения, а мы — другого. А в том, что мы хотим узнать и понять, мы задаем вопросы и взвешиваем ответы, мы в поисках и размышлении. А они ищут, во что бы уверовать, не важно — правда это или брехня — чтоб этак сходу, одним махом сразу все понять — и зомбоящик голосом Дмитрия Киселева причащает их этой брехней.

Если люди хотят обманываться — они больны тем, что Достоевский назвал заблуждением сердца. В отличие от заблуждения ума, оно неизлечимо. Разве только они сами захотят посмотреть вокруг себя, задать вопросы, сравнить Межигорье с подветренной и озябшей палаткой на Майдане и «думкой замислитись». Я надеюсь, что прозрение произойдет, и эти люди поймут, что Украину, где они живут, нужно не только учиться понимать, но и учиться любить, а также защищать. Хотелось бы, чтобы это произошло как можно раньше. А то, не приведи господь, случится то, о чем предупреждал в свое время и по другому поводу русский классик: «Курочка кудах-кудах, да поздно будет».

Ваш,
Йоханан 

Немає часу відвідувати сайт? Підпишіться на розсилку і отримуйте найважливіше в одному листі

Отлично, вы подписаны на нашу рассылку!
Ранее вы уже были подписаны на нашу рассылку